25.06.2013

Монолог счастливого человека

За три месяца текущего года летальность в самом тяжелом нейротравматологическом отделении городской клинической больницы № 7 снизилась в семь раз по сравнению с аналогичным периодом прошлого года. Что это – высокий профессионализм докторов или медикотехнический уровень клиники?

– Полагаю, одно неотделимо от другого, хотя… первое, я имею в виду человеческий фактор, все же, на мой взгляд, важнее, – говорит заведующий 2-й нейрохирургией Ильдар Курмаев. – Если бы врачи не «горели» на работе, то вряд ли такой показатель был возможным.

Мы где-то суеверный народ, и все же не побоюсь признаться: я счастливый человек, потому что, как говорят, «ловлю кайф» от своей работы. Я доктор во втором поколении. Мама, Галиба Фатиховна Курмаева, окончив в 1962 году медицинский институт, выросла от простого сельского врача до главврача районной больницы Амангельдинского района Алматинской области. А я, как только научился делать первые шаги, был рядом с ней: в больнице мне было гораздо интереснее, чем в детском саду, туда я категорически отказался ходить.

В 1977 году маме предложили должность куратора сельской медицины в Минздраве республики, и мы переехали в Алма-Ату. Так что в школу я пошел в столице. Когда в 10-м классе встал вопрос, куда пойти учиться, мама, женщина решительная и волевая (после смерти отца она одна подняла семерых младших сестер), все решила за меня: сказала, что пойду в медицинский. А я и не сопротивлялся: проведя все свое детство в больнице, в душе был готов к этому.

Первый год после окончания школы в институт не поступил. Год проработал санитаром в приемном отделении 12-й горбольницы, и это было замечательно. Грязная работа – мыл полы, брил больных, таскал за ними «утки», выносил трупы – не отбила охоты стать врачом, а только укрепила мою уверенность, что будущую профессию выбрал правильно.

Чтобы поступить на второй год уже наверняка, я поехал в Семипалатинск. Отучился там первый курс, а на втором перевелся в Алматы.

Институт я оканчивал по специальности «невропатолог». По складу характера очень спокойный человек, я всегда хотел лечить людям душу. Но когда пришел в 1994 году в 7-ю горбольницу, главный врач, человек не без юмора, распорядился: ну раз ты, Курмаев, татарин, то пойдешь во 2-ю нейрохирургию к своему «родственнику» Халимову.

С той поры я не менял места работы. Через пять после окончания института работал в приемном покое больницы ответственным нейрохирургом экстренной бригады. Было мне тогда 29 лет. В связи с этим мне хотелось бы поднять вот какую проблему. Если раньше учились шесть лет и плюс еще год специализации на рабочем месте, то сейчас обучение идет по западной модели – пять лет в мединституте, два года в интернатуре и четыре – в резидентуре. На мой взгляд, это не совсем правильно. Получается, будущий нейрохирург оканчивает учебу только в 29 лет. Это когда же при таком раскладе он сможет твердо встать на ноги, чтобы позволить себе обрести собственный угол и завести семью? Ведь начинающие доктора получают у нас не больше 45 тысяч тенге. Но… кто его знает? Возможно, это и хорошо: за 11 лет обучения лишние люди успеют отсеяться и останутся настоящие врачи.

Когда в 2008 году в Астане открылся Республиканский центр нейрохирургии, его основной костяк составили наши доктора. А я остался. Во-первых, мне предложили заведовать отделением, во-вторых, у меня были семейные обстоятельства: мама болела, дети маленькие. При этом я до сих пор здесь самый молодой нейрохирург, все остальные – мои университетские учителя, которые учили меня держать скальпель, – врачи с 25–30-летним стажем. Их с полным правом можно назвать легендами нейрохирургии. Это Алимхан Рахимович Халимов, Владимир Абрамович Семеклитт, Абай Шаимович Мирзабеков. У второй нейрохирургии есть еще и второе, негласное, название – отделение отличников: мы, все четверо, имеем этот нагрудный знак. А обстановка у нас в отделении почти семейная: такое чувство, что рядом со мной мои родители, готовые в любой момент подставить мне свое плечо.

Сейчас нейрохирургия сделала громадный скачок вперед. Вообще эта область медицины – лакмусовая бумажка, выявляющая уровень развития здравоохранения в стране. Когда в 2006 году в Астане открылся Институт нейрохирургии, регионы, в том числе и Алматы, стали отставать. Но последние два года, когда начался второй этап развития нейрохирургии, к счастью, обратили внимание и на нас. Сейчас и к нам тоже стали поступать дорогостоящая аппаратура, расходные материалы и медицинское оснащение для операционных. И сегодня нейрохирургия 7-й горбольницы Алматы является ведущим научно-практическим медицинским центром южного региона республики. Кроме практики, мы под руководством кафедры нейрохирургии Алматинского государственного института усовершенствования врачей, которой заведует профессор Ермек Кавтаевич Дюсембеков, занимаемся теоретическими разработками и систематизацией нашей работы. Делаем, в частности, серьезный анализ летальных исходов от тяжелых черепно-мозговых травм. И если в 1991–1995 годах смертность при тяжелой травме головного мозга была 47%, то в 2007–2011 годах снизилась до 22% при том же количестве пациентов. Это связано в первую очередь с внедрением компьютерной томографии головного мозга. Благодаря ей на установление диагноза сейчас уходит от трех до пяти минут, после чего больной сразу поступает на операционный стол. Это чрезвычайно важно: при острых ЧМТ сроки оказания помощи играют огромную роль. В мировой травматологии существует понятие «золотого часа» – это период, когда попавший в критическое положение человек балансирует на грани жизни и смерти. Если он получает высокоспециализированную помощь в течение часа после травмы, то летальность уменьшается до 50%. А что такое черепно-мозговая травма? Есть такое понятие «инородное тело в полости черепа». Это может быть кость, гематома или пуля. Правда, однажды к нам привезли на «скорой» больного, в сопроводительной записке которого значилось: голова в инородном теле. Мы думали описка, а оказалось, ревнивая жена надела супругу на голову кастрюлю с горячим супом, а снять ее обратно не смогла.

Я бы вообще сказал, что количество ЧМТ – показатель экономического развития общества. Машин становится все больше, скорости увеличиваются, появляется много строительных объектов, откуда тоже поступают пострадавшие. А еще мы столкнулись с таким явлением, как терроризм. После позапрошлогодней перестрелки с бандитами к нам привезли одновременно 12 бойцов спецподразделения «Сункар» с минно-взрывчатыми оскольчатыми ранениями головы, туловища и конечностей. И мы всех их спасли, хотя двое были в крайне тяжелом состоянии. И конечно, значительная часть наших пациентов – до 30% – поступает к нам на фоне алкогольного опьянения. Мы заметили, что их количество снижается в те дни, когда страна отмечает мусульманские религиозные праздники, но вот они заканчиваются, и вчерашний истовый мусульманин вновь начинает прикладываться к рюмке.

А теперь о наболевшем – о жалобах и проблемах. Это уже стало нормой в нашем обществе – писать на врачей и учителей. При этом результаты проверок показывают, что 99,9% жалоб необоснованные, но сколько на это уходит времени, сил и нервов! Чтобы уменьшить число кляуз, я бы сделал так: если жалоба признана необоснованной, то заявитель должен заплатить, допустим, до 100 МРП.

Я все понимаю: ЧМТ – это стресс не только для самого больного, но и для его близких. Так вот, находящиеся в состоянии нервного срыва родственники в своих жалобах утверждают, что родной им человек «два часа лежал на каталке в приемном покое и никто из докторов к нему не подходил». На самом деле прошло всего три-четыре минуты, но это, как в случаях с ожиданием пожарных, – секунда кажется часом.

И еще. Удачно прооперировать – это одно, а вот реабилитация после ЧМТ – это другое. На одного больного нужен ряд врачей по нескольким специальностям: невропатолог, логопед, врач ЛФК, физиотерапевт, иммунолог, терапевт, дорогостоящее функциональное оборудование, сиделки... А у нас с реабилитацией, к сожалению, ноль: такое отделение есть только в Астане – в центре нейрохирургии, а в Алматы и регионах после выписки, да и непосредственно после операции, вся надежда только на родственников.

Ну а в целом все не так уж и плохо. Если за три месяца прошлого года у нас было семь летальных исходов, то за аналогичный период нынешнего года – один случай. В научной литературе эту цифру обычно умножают на 10: учитываются не рожденные в перспективе дети и внуки. Ведь от ЧМТ, полученных в драках, на стройках, при ДТП, в абсолютном большинстве погибают молодые люди.

Я потому и полюбил эту область медицины: здесь всегда цейтнот и ошибки не прощаются, решения надо принимать моментально, от этого зависит жизнь человека. Поэтому я всем, кто только-только собирается вступить на медицинскую стезю, говорю: надо откинуть собственные заботы и проблемы и полностью отдаваться этой работе. Если это не так, то вообще нет смысла заниматься врачеванием. От того и рабочий день у нас ненормированный, но когда видишь результат, а он у нас виден сразу, – это ни с чем не сравнимый драйв. Проходит еще три-четыре месяца – и мы не узнаем своих пациентов.

А от так и несбывшегося желания стать невропатологом я веду себя с ними не как с больными, а как с пострадавшими людьми. Травму ведь получают за секунды, а лечение занимает годы, и чтобы пациент психологически не уходил в болезнь, просто беседую с ним и других призываю к этому. Очень часто внимание, проявленное не только врачом, но и вообще медперсоналом к больному, помогает ему быстрее встать на ноги.

Я уверен, что абсолютное большинство тех самых необоснованных жалоб, о которых я говорил, исходит от неумения врача общаться ни с больным, ни с его родственниками. Можно быть блестящим хирургом и черствым человеком или же просто хамом, что в принципе одинаково. В нейрохирургии же, как ни в каком другом отделении, в первую очередь надо быть человеком, потому что люди, чьи родственники попали к нам с ЧМТ, и без того взвинчены и готовы вот-вот вспыхнуть, как порох, от одного неосторожно сказанного слова.

…Говорят, что желания должны сбываться, а мечты оставаться мечтами. У меня же сбылось и то, и другое: я хотел стать врачом и стал им, мечтал не менять место работы – и это сбылось. Да и с семьей тоже повезло. Женился рано – на первом курсе, на втором курсе уже стал родителем. Возможно, очень скоро мой старший сын тоже станет отцом: он повторил меня – женился на первом курсе, а вот профессию выбрал другую – он будущий экономист. Зато в младшем, еще школьнике, я вижу желание пойти по моим следам.

Галия ШИМЫРБАЕВА,

фото Юрия БЕККЕРА, Алматы

Источник: Казахстанская правда